Люксембургский сад – и дома вокруг него... Во времена Виктора Гюго дома стояли вплотную к саду, у каждого домовладельца был ключ от ворот, что позволяло гулять по саду ночью.
Ничего романтичнее, мне кажется, нельзя себе представить. Центр Парижа, заросли дорожек сада - и тени Ахматовой и Модильяни, Руссо и Вольтера, Цветаевой и Бродского.
Фото: wikimedia.org, Эжен Атже: дети на кукольном спектакле в Люксембургском саду, 1989.
С очень старым черным зонтом ходил по Парижу Модильяни. Шли теплые летние дожди, и Модильяни с Анной Андреевной Ахматовой приходили сюда, в Люксембургский сад, сидели под этим зонтом на скамейке — не на платных стульях, как было принято тогда, а на скамейке, потому что Модильяни тогда
...Беден был так, что в Люксембургском саду мы сидели всегда на скамейке, а не на платных стульях, как было принято. - Анна Ахматова, "Амедео Модильяни".
Недалеко дремал старый дворец в итальянском вкусе, и они читали в два голоса Верлена и радовались тому, что помнили одни и те же вещи.
Кстати, знаменитые стулья Люксембургского сада - это не менее знаменитый бренд Fermob, производители садовой мебели и инвентаря. В 18 веке традиция прогулок по парижским садам подталкивает к установке более удобных сидений, чем скамейки. Использование стульев становится платным. В 1923 году Люксембургский сад приобрёл стулья которые стали по настоящему ярким символом. Под названием Luxembourg, эта коллекция стульев делится на три варианта (без подлокотников, с подлокотниками, и низкое кресло). Посетители пожилого возраста вспоминают «la chaisiere»: женщина которая брала плату нескольких центов за пользование стульев. В 1974 году стулья Люксембургского сада становятся бесплатными, и в 1990 Frederic Sofia обновляет дизайн коллекции Luxembourg. Теперь эта коллекция стоит ещё в парке Тюильри и в многих других парках по всему миру.
И сейчас на этих стульях сидят те, кто пришел впервые и завсегдатаи, для которых время, кажется, остановилось...
Больше всего в Люксембурге мне нравится его многоликость. Здесь играющие в петанк и теннис соседствуют с множеством мамочек и детишек. Здесь, отойдя буквально пару шагов, можно закрыться от толп на лужайках так, что ты будешь сидеть на стуле (на соседний сложишь ноги) совсем один на тихой заросшей тропинке.
В эту многоликость замечательно укладывается еще и пасека - старейшая в Париже.
Сюда водил гулять свою любовницу Аполлинарию Суслову годящийся ей в отцы Феодор Достоевский, сбежавший веселиться в Париж от кредиторов.
В Люксембургский сад бегали на свидания Владимир Ульянов и многодетная мать Инесса Арманд.
Один из этих ликов - многочисленные статуи, о которых Гюго писал в «Отверженных»: "Статуи под деревьями, белые и нагие, были облачены в платья из теней, прорванных светом; одежды эти были изорваны солнцем, и лучи его казались их лохмотьями". Их много, этих статуй: в середине XIX века в саду задумали поставить памятники правительницам и прочим выдающимся дамам Франции. Но памятники здесь не только королевам, но и Антуану Ватто, и Делакруа, и Шопену, и множество других.
И, по впечатлениям Михаила Германа: "...Фонтан Медичи - словно алтарь Люксембургского сада. Здесь почти не бывает солнца, кроны деревьев сплелись над продолговатым бассейном, над которым в глубине — элегантный портик с тремя нишами, загроможденными, правда, пышной скульптурной группой: Акид, циклоп Полифем и Галатея (1863). Возможно, именно перед этим сооружением я впервые понял, что именно во Франции и только в ней возможно это сочетание великолепия, пафоса и — как ни странно — настоящего искусства.
Нынче же художественные качества скульптуры уже не имеют значения. Важны время и память, тень деревьев, звон падающих в бассейн струй, грациозный портик, отражающийся в сумрачном зеркале бассейна, вазы, украшающие решетку, и это ощущение отдельности от всего парка и даже Парижа, и — вместе с тем — ясно и нежно, как на старом дагерротипе, различимые далеко за ветвями деревьев, дом площади Ростана, а дальше и выше — устремленный медлительно и важно к облакам купол Пантеона. Все это незабываемо и вечно".
Бродский писал: «Сад выглядит, как помесь Пантеона со знаменитой «Завтрак на траве».
«...Земной свой путь пройдя до середины,
Я, заявившись в Люксембургский сад,
смотрю на затвердевшие седины
мыслителей, письменников; и взад-
вперед гуляют дамы, господины,
жандарм синеет в зелени, усат,
фонтан мурлычет, дети голосят, ..."
Бродский понимал.
Здесь как будто сходятся три самых известных квартала Парижа: Латинский, Сен-Жермен-де-Пре и Монпарнас. Сходятся - студенчество, сама история, и богема.
И без нас здесь никак не обойтись.
Сюда можно прийти, чтобы бродить по аллеям и дорожкам, шуршать сухими листьями, потому что нигде так хорошо не думается, как в Люксембургском саду.
26 гектаров тишины и покоя посреди вечной парижской суеты. Как пел Джо Дассен:
Люксембургский сад...
Как давно я сюда не приходил!
Вот бегают дети, вот падают листья,
Вот студенты мечтают о конце занятий,
А преподаватели – об их начале...
Здесь тень Марии Медичи, которая, так и не привыкнув к атмосфере Лувра, после смерти мужа Генриха IV приобрела дворец герцога Люксембургского с обширным земельным участком, и поручила Саломону де Бросу построить нечто похожее на флорентийские дворцы...
О прогулках в саду упоминают в своих произведениях Дидро, Руссо, Ламартин, Андре Жид, Эрнест Хемингуэй и многие, многие другие... В любом месте, гуляя, здесь можно остановиться, и гадать - по чьим следам я сейчас иду? Кто проходил здесь? Вольтер? Виктор Гюго? О чем они думали?
О чем думали вы, читатель?
И еще раз Михаил Герман (мало кто лучше него "перекладывает" Париж на русский язык):
"Стар Люко, как ласково прозвали сад парижане. Века и память населили его аллеи. Люксембургский сад не завораживает ни царственностью, как Версаль, ни ясной поэтической логикой, как партеры Тюильри.
В сущности, Люко очень похож на Париж. Все в нем есть. И триумфальная перспектива, и романтические купы деревьев в английском стиле, и стриженые боскеты, и целые аллеи регулярного французского парка, и даже самый настоящий ботанический сад со множеством здесь редких деревьев и растений, снабженных подробными аннотациями и учеными рисунками, и кукольный театр «Гиньоль», и теннисные корты, кафе и киоски, ослики, на которых катают детей, и игрушечные кораблики с разноцветными парусами, которыми дети управляют с помощью длинных и легких шестов.
Как и весь Париж, Люко эклектичен, бесконечно уязвим эстетически, и совершенно не нуждается в апологии. Он полон живых и тонких воспоминаний, возвращает надежду и доверие к вечности".
Возможно, именно в этом неизъяснимое его обаяние.
